Здесь
всегда толпится народ. И утром, и вечером. После издания жития блаженной
московской старицы Матроны людей значительно прибавилось. Идут и
идут сплошным потоком. Столько в Московскую мэрию не приходит, сколько
сюда. А вопросы часто те же. И квартирные, и по работе, и социальная
помощь. В жизнеописании кто-то окрестил могилку Матроны "министерством",
а хранители могилки иногда серьезно называют себя "помощниками министра".
И на могилки своих близких так не ходят, как сюда. Значит, Матрона
ближе к людям самых наших близких. Не зря называл ее Иоанн Кронштадтский
седьмым столпом Православия.
Необычно это место
даже тем, что птички здесь совсем не так себя ведут, как положено.
Голуби садятся прямо на плечи, заглядывают в глаза, будто просят
чего, да не только хлеба - а так, вообще: "Ну как жизнь ваша бескрылая
проходит?" - спрашивают.
Особенно активны
юркие, опрятные синички. По 10-15 птичек сидят одновременно на оградках,
а если руку вытянешь перед собой, то на руку слетятся, уцепятся
тоненькими коготочками: "Дай хлеба, дядя!".
Люди сюда приходят
самые обычные: и шумливые, и гневливые, и бранчливые, а не боятся
их птички. Такое уж место, что изменяется здесь человек, и льнет
к нему живая тварь, признает за старшего брата, а не бежит, не прячется
в страхе.
Здесь раскрываются
человеческие души. Люди легче общаются, знакомятся, поверяют друг
другу свои скорби, рассказывают случаи чудесной помощи. Много, конечно,
говорится вздора. Не упасешься и здесь от всякого рода любителей
"подзарядиться".
Вот две девушки,
молоденькие, симпатичные, ходят они, судя по их довольно громкому
разговору, в какую-то биоэнергетическую школу, и решили после занятий,
для закрепления урока, посетить это насыщенное "биоэнергетикой"
место. Вынули отвес на ниточке, отвес раскачивается на ветру. "О,
какая амплитуда", - говорят. На могилку ладошки свои наставили -
и ну давай "сканировать".
- Пошло, пошло тепло,
- страстно шепчет одна.
- Покалывает, как
иголочками, - живо откликается другая. - Вот сильное поле!
Хранительница могилки
А. вовремя заприметила непорядок.
- А ну, что вы,
безобразницы, делаете? Люди приходят сюда молиться, помощи просить.
Исцеления получают! А вы бесов тешите, колдуете, уходите отсюда.
Девушки сначала
заупрямились, заартачились: чего, мол, вы здесь командуете? Но не
на ту напали, приходилось уламывать и не таких. Так что пришлось
девушкам сматывать свой отвес, да и самим убираться подобру-поздорову.
Никакой пользы они
не получили от своего визита к матушке Матроне. А ведь здесь действительно
происходят чудеса! Близка скорая помощь Божия по молитвам блаженной
московской старицы. Расскажу, что видел сам.
* * *
Белые хризантемы,
пышные гладиолусы, королевские георгины - много цветов здесь встречается,
особенно осенью. Каждый старается удивить Матрону своим букетом.
День выдался солнечный и людей сегодня больше, чем обычно. Становлюсь
в конце длинного хвоста. За мной занимают очередь трое молодых парней.
Судя по строгим и одновременно радостным лицам - люди церковные.
Пришли они после воскресной литургии, так же, как и я. Мы обмениваемся
с ними чуть заметными поклонами.
Женщины впереди
нас говорят, как и всегда, об одном и том же, но так говорят, словно
это самое важное, что надо знать на свете: что надо обязательно
приходить в юбках, в платочках, без косметики, и чтобы крестик был,
а то Матронушка не примет. Говорят еще много такого, что повторять
не стоит - пустые суеверия.
Одного из молодых
людей, занявших за мной очередь, это задевает, он не может перенести
благодушно байки досужих сударушек.
- Мы сегодня Самого
Христа приняли, в Божественной трапезе участие приняли, а здесь
что ищем?
Все эти верные слова
произносятся с нескрываемым раздражением. Даже как-то не по себе
становится. Спутники тихо увещевают своего товарища, напоминают
об известных им случаях чудесной помощи блаженной Матроны.
- У Христа надо
просить, - отрезает он, - у Того, Кто всеми обладает.
Всем становится
неловко. Так и стоят, переминаясь с ноги на ногу, три товарища,
обмениваясь краткими нервозными репликами и все больше расстраиваясь.
На могилке кто-то поет акафист, но до нас долетает только припев
"Аллилуйя" и "Радуйся", да и это заглушается разговорами. Хранительница
могилки А. (ее тут все знают), взяв в руки охапку цветов, идет вдоль
очереди и каждому вручает цветочек. Когда она приближается к нам,
кто-то робко задает вопрос, что делать с цветами, которые они получили.
Хранительница поучает,
что цветы надо поставить дома рядом с иконами, цветы скоро засохнут,
но и тогда все равно выбрасывать их не надо, пусть стоят. И от засохших
цветочков, взятых с могилки, бывает помощь. Даже, говорит, некоторые
забывают, что у них в доме цветы от Матроны или песочек с могилки,
но потом, когда нужно, получают неожиданную помощь. И приводит в
пример недавний случай.
- У одной рабы Божией
такой засохший цветок стал свет излучать. Так что даже ночью в комнате
светло было, как от лампадки. Целую неделю светился. Пригласила
она священника, и тот тоже видел свечение. Целый вечер сидели они
в комнате при выключенном свете, любовались цветком и Богу молились,
благодарили за чудо. А на следующий день после посещения священника
цветок погас.
В заключение А.
неожиданно дает какое-то нелепое, доморощенное объяснение этого
чуда, портя тем самым все впечатление от рассказа. Молодой человек
за моей спиной иронически фыркает. Его товарищи молчат. Им тяжело
переносить суеверие на святом месте. И главное - даже не в необразованности
местных старушек, а в интонации, с которой даются эти нелепые поучения.
Голос у рассказчицы грубый, безапелляционный, даже какой-то солдафонский.
Вот и мы получаем
цветочки. Чувствую рядом какое-то замешательство, оборачиваюсь.
Наш молодой богослов отказывается принимать цветочек. Мне достался
скромный василек, а ему протягивает А. большую чайную розу.
- Не нужны мне ваши
цветы, - решительно отводит он протянутую к нему руку. Товарищи
его, получившие также, как и я, по васильку, стоят молча, потупившись.
А. не обижается.
- Ничего, в свое
время все поймешь, - говорит она, и прибавляет молитву:
- Вразуми, Матронушка,
раба Божия.
За нами успел выстроиться
хвост, человек десять. Мы смотрим, как раздаются последние цветы
из букета блаженной Матроны. Вот очередь доходит до последней женщины.
В руках у А. осталась та самая прекрасная чайная роза. Длиннющий
толстый стебель, изящно раскинувшиеся листья, на которых еще дрожат
капли росы, и сам цветок, огромный и - прекрасный, как человеческое
лицо, от которого невозможно отвести глаз. Я как завороженный смотрю
на это нежнейшее создание. И цвет - от бледно-желтого на основаниях
лепестков до розовеющих кончиков, словно румянец на щеках. Это образ
той чистоты, которая еще не замутнена грехом. Роза из райского сада
- Эдема. И эта роза достается последней женщине. Немного завидно,
но воистину: последние будут первыми.
Вот роза торжественно
зависает в воздухе между двумя женщинами, и только она касается
протянутой руки, как вдруг раздается нечеловеческий визг. В женщине
вскричал бес, словно обожгло его прикосновение цветка, оскорбило,
и он взревел. Женщина тянет руку, касается цветка - и отдергивает:
и визжит, и рычит в ней бес, негодуя на это прикосновение.
Женщина одета прилично,
и вид у нее вроде бы вполне интеллигентный, но она визжит самым
непристойным образом, распугивая синиц и голубей.
Состояние у нее
полуобморочное, на губах пена, рука лихорадочно хватает воздух и
все никак не может поймать стебелек цветка. И каждое прикосновение
все шпарит и шпарит беса, которого она в себе и не чувствовала раньше.
Наконец женщина
успокаивается.
Мы все переглядываемся,
медленно отходя от полученного шока.
- Вот тебе и цветочки,
- тихо говорит один из молодых людей.
Я смотрю на свой
василек, и он смотрит на меня своими голубенькими глазками... Вот
тебе и цветочек.
Окидываю взглядом
длинный хвост очереди. Все держат в руках - торжественно, как хоругви
- цветы. Только у одного нет. Но полученный урок он не забудет.
Не забудем его и мы.
