В
предреволюционные годы имя Ильи Дмитриевича Сургучева (1881—1956)
стояло в одном ряду с ведущими писателями-реалистами Буниным, Леонидом
Андреевым, Куприным, — хотя и было лишено столь шумной популярности.
Почти постоянно — вплоть до эмиграции в 1919 году — проживая в Ставрополе,
писатель находился как бы в стороне от бурной литературной жизни
обеих столиц. Однако повесть Сургучева «Губернатор», его пьесы «Торговый
дом» и «Осенние скрипки», поставленные соответственно питерским
Александрийским и Московским Художественным театрами, принесли ему
всероссийское признание. Столь же доброжелательно встречались критикой
и читателями его психологически заостренные и филигранно отточенные
рассказы, периодически печатавшиеся в сборниках «Знание» и повременных
изданиях. Интерес к внутреннему миру человека, эмоциональная напряженность
и драматизм фабулы составляют стержневую основу художественного
дарования писателя, жившего в сложную эпоху общественно-социальных
контрастов и отразившего их в своем творчестве.
Резко
отрицательно восприняв большевистский переворот, И. Д. Сургучев
примкнул к Белому движению и прошел с ним весь тернистый путь борьбы.
А дальше — традиционные этапы русского беженства: Константинополь,
Прага, Париж. В эмиграции — как, впрочем, и в России — Сургучев
писал немного. Но, как и прежде, это были яркие и взволнованные
отклики на будни полуголодного беженского существования. И как «прежде»,
произведения Сургучева — будь то «Эмигрантские рассказы», роман
«Ротонда» или пьеса «Реки Вавилонские» — доброжелательно встречались
читателем, переводились на иностранные языки.
Документальная
повесть «Детские годы императора Николая II» написана в конце жизни
(издана в 1953 году парижским «Возрождением»), когда писатель был
уже тяжело болен, и стоит она несколько особняком в ряду других
его произведений. Если в целом творчеству Сургучева свойственна
некоторая импрессионистичность письма — взволнованность интонации,
напряженность ритма, то в данном случае, в точном соответствии с
особенностями жанра, перед нами как бы строгий образец бытописательства...
Но это лишь чисто внешнее и обманчивое впечатление. Тонкий мастер
прозы, Сургучев, выстраивая ряд нарочито обыденных и заземленных
фактов бытовой обстановки, с ювелирной точностью выписывает психологические
характеристики своих героев — реальных исторических персонажей.
Таким образом с изысканным блеском камуфлируя художественный прием,
Сургучев демонстрирует высший пилотаж писательского мастерства.
И в этом — помимо исторической значимости повести — состоит ее художественная
самоценность.