|
История
Храма † Школа
† Фотоальбом †
Наш адрес † Библиотека † Видеозал †
Слово в понедельник первой седмицы Великого поста на повечерии Во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Великий Канон преподобного Андрея Критского Иерусалимского сам по себе является необыкновенной, возвышенной, богомудрой проповедью покаяния и образцом высочайшего богомыслия. Преподобный Андрей на многочисленных примерах из Ветхого и Нового Заветов показывает нам, как, размышляя над Священным Писанием, мы можем находить бесконечное число образцов покаяния и возвышенных уроков и деятельной, и созерцательной жизни. Но ради нашей немощи, возможно даже ради того, что мы не совсем точно, правильно понимаем церковно-славянский язык, остановим свое внимание только на некоторых тропарях из канона преподобного Андрея Критского и попытаемся объяснить их душеполезный смысл. Во второй песне Великого Канона преподобный Андрей говорит: "Согреших паче всех человек, един согреших Тебе, но ущедри яко Бог, Спасе, творение Твое". Когда святые отцы, подражая апостолу Павлу, говорят о том, что они грешнее "паче всех людей", более всех людей, то это вызывает в нас некоторое недоумение, - конечно, если мы искренне, просто подходим к подобным их мыслям и чувствам, к их душевному состоянию. Как может человек праведной жизни, думаем мы, иногда даже такой, который творит многие великие чудеса (такими были и апостол Павел, и многие преподобные отцы), считать себя грешным более всех людей? Невозможно, чтобы такая мысль, такое чувство по-настоящему в нем пребывали; он говорит это, как нам кажется, не от чистого сердца, а лишь использует литературный прием. Человек не способен искренне думать, что он один только согрешил и больше никто нигде не грешил. Но вспомним поучения святых отцов, вспомним их душевное состояние. Они понуждали себя к тому, чтобы на самом деле иметь в душе такое ощущение, ибо понимали, что считать себя худшим всех и даже единственным грешником на земле есть величайшая и нужнейшая для нашего спасения добродетель. Всем вам известно, что отцы говорили о необходимости понуждать себя к этой мысли. Конечно, не всякий способен сразу поднять столь тяжелый груз, и к этому нужно подходить постепенно. В том, чтобы видеть себя хуже всех людей и ниже всей твари, отцы полагали идеал монашеской жизни. Вы знаете, что преподобный старец Силуан Афонский говорил о себе: "Когда я умру, то душа моя сойдет во ад и я буду там один плакать и искать моего Господа". Обратите внимание на его слова: "я буду там один". Вам известен так называемый помысел преподобного Антония Великого, который он перенял, ни много ни мало, от простого кожевника, сапожника, жившего как будто бы мирской суетной жизнью и притом стяжавшего глубочайшее смирение, а ради него - великую благодать. Сапожник говорил: "Все в этом городе спасутся за свои добрые дела, один я за свои грехи погибну". И Антонию в откровении было сказано: "Ты совершил много подвигов и немало имеешь добродетелей, но такого смирения, как у того кожевника, у тебя нет". Тогда Антоний, который не брезговал учиться даже у мирян, если видел в них что-то доброе, постарался перенять у кожевника этот помысел и усвоил его себе. И с тех пор такую добродетель, такое чрезвычайное смирение стали называть "помыслом Антония". Преподобный Пимен Великий говорил о себе: "Поверьте, чада, где сатана, там и я буду". То есть пытался уверить своих духовных чад, которые смотрели на него с любовью, с благоговением и видели в нем пример святости, и справедливо, что он столь же грешен, как и сам дьявол, и что он будет там же, где дьявол. Вспомнив многие, многие другие примеры чрезвычайного смирения, мы бы изумились, кбк возможно человеку искренне так о себе думать? Конечно, мы можем объяснить это просто: сказать, что это действие Божественной благодати и что, когда благодать приходит в душу человека, она так смиряет его сердце, что он даже сам часто не понимает, каким образом в нем появляется и пребывает такое чувство. Известен эпизод, о котором повествует преподобный авва Дорофей. Он был свидетелем беседы знаменитого в те времена и в тех краях подвижника - преподобного Зосимы с одним философом, или, как их тогда называли, софистом. Этот софист, человек интеллектуальный, при помощи разума пытался постичь добродетель смирения. Он спрашивает у Зосимы: "Как ты можешь считать себя грешным, когда ты видишь в себе явные добродетели?" Тот не смог ему ответить. Тогда преподобный авва Дорофей, присутствовавший там, попытался выручить его и сказал софисту, что, когда у человека в каком-нибудь деле появляется навык, он сам не в состоянии объяснить, почему он совершает это дело тем или иным образом, почему у него получается, допустим, что-либо в каком-то ремесле. Однако навык у человека есть и он действует согласно ему. Так и смирение, приобретаемое подвижником, не всяким может быть объяснено, но оно, как некий благодатный навык в добродетели, присутствует в человеке, и он воистину является смиренным, хотя и сам, возможно, этого не понимает. В приведенном повествовании нет объяснения тому, как приходит смирение, но говорится о другой существенной вещи: важно, чтобы смирение было не только в уме, но, главное, - в сердце, в душе человека. Он должен быть смирен потому, что сердце его смирилось; и не всякий способен объяснить, какова причина смирения и откуда оно приходит, однако необходимо его иметь. Есть люди, которые разбираются, например, в экономике, много об этом теоретически рассуждают, в действительности же являются всего лишь рядовыми сотрудниками в каких-либо экономических институтах. И есть люди, которые не имеют никаких ученых степеней, но которые, занимаясь делом, приобретают большое имущество и становятся богатыми. Нечто подобное происходит и в духовной жизни. Можно прекрасно отвлеченно рассуждать, но не иметь добродетели смирения, и можно не понимать, не уметь объяснить, как она появляется, но стяжать эту великую и необходимейшую добродетель в своем сердце. В
тропаре другой песни Великого Канона Андрея Критского есть слова,
вероятно до некоторой степени объясняющие, каким образом в душу
подвижника Христова приходит такое глубочайшее, искреннее смирение.
Андрей Критский говорит так: "Не бысть в житии греха, ни деяния,
ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших, умом и словом, и произволением,
и предложением и мыслию, и деянием согрешив, яко ин никтоже когда".
Когда мы читаем первые слова тропаря, нам кажется странным то, что
человек заявляет о себе: "Не бысть в житии греха, ни деяния,
ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших..." Мы думаем: "Как
же может человек согрешить всеми грехами, какими только грешат люди
на земле, и достигнуть самой великой злобы, какая только возможна?"
Но далее Андрей Критский поясняет, как это происходит: "...умом
и словом, и произволением, и предложением и мыслию, и деянием согрешив..."
Деяние, то есть дело, он ставит на последнее место. Быть может,
деянием (делом) и немного было сотворено, а вот умом, словом, произволением,
предложением и мыслью человек действительно способен сделать все
самое страшное, что происходит на земле. Мы знаем, что иногда к
нам приходят такие чудовищные, отвратительные мысли, что мы сами
смущаемся и приходим в ужас, но, если мы смогли это помыслить, значит,
в нас есть такая страсть. И, когда человек внимает себе, следит
за своей душой и при содействии благодати Божией, словно некоего
луча, некоторого света, проникающего в душу, начинает видеть все
то, что в нем происходит, тогда он, так же, как и преподобный Андрей
Критский, который не явился первым и каким-то исключительным человеком
в этом отношении, но уподобился многим другим подвижникам, в самом
деле понимает, что нет такого греха, какого бы он не сотворил умом,
словом, произволением, предложением и мыслью. От сознания, что в
нем живут все эти грехи и страсти, все чудовищное и бесконечное
изобретенное дьяволом зло, которому последовали люди, человек начинает
смиряться. Он начинает приходить в такое состояние, что уже не видит
в окружающих его людях никаких грехов, но он так поглощен созерцанием
этой бесконечной бездны зла, обнаруженной им в себе, что от всей
души может сказать, что он один согрешил - един согреших Тебе. Он
уже не замечает, что рядом кто-то не только по отношению к нему
делает что-либо плохое, но даже совершает что-то злое вообще, в
принципе. И от этого осознания, от этого опыта он действительно
приобретает такое душевное расположение, что может сказать: "Согреших
паче всех человек и един согреших Тебе..." Нужно лишь помнить,
что такое познание самого себя приходит не только при помощи нашего
собственного понуждения, но, в особенности, при содействии Божественной
благодати, и, как правило, это бывает постепенное духовное изменение,
а не какое-то молниеносное открытие и мгновенное перерождение человека.
Ведь, если бы не было утешающей и укрепляющей человека благодати
Божией, никто не смог бы выдержать этого страшного зрелища - своей
бесконечной греховности, того ада, который видит в своей душе подвижник,
всеми силами, с чрезвычайным напряжением стремящийся исполнить всякую
заповедь. Потому преподобный Андрей Критский тропарь этот заканчивает
словами: "...но ущедри яко Бог, Спасе, творение Твое".
Да, он считает себя грешнейшим паче всех людей, более того, единственным
грешником, но в то же самое время надеется, что Бог его ущедрит,
- не потому, что он имеет какую-либо заслугу перед Ним, а потому,
что он - Его творение. Аминь. Источник: Николо-Тихвинский женский монастырь г.Екатеринбург
История
Храма † Школа
† Фотоальбом †
Наш адрес † Библиотека † Видеозал †
|
||||
