«Я
все больше убеждаюсь, что для России не годится правительство, устроенное
по нашему образцу, и что философические опыты Его Императорского
Величества закончатся возвращением народа к первоначальному его
состоянию, — в сущности, это и не столь уж большое зло. Но ежели
сия нация воспримет наши ложные новшества и будет противиться любому
нарушению того, что захочет называть своими конституционными правами,
если явится какой-нибудь университетский Пугачев и станет во главе
партии, если весь народ придет в движение и начнет революцию на
европейский манер, тогда я не нахожу слов, чтобы выразить все мои
на сей счет опасения». Граф
Жозеф де Местр (1811 г.)
ЧАСТЬ 1. ПЕРЕД БУРЕЙ
Глава 1. Император Николай II — личность и эпоха
Личность
20 октября 1894 года в Ливадии от тяжелой болезни, в возрасте 49
лет скончался Император Александр III. Неожиданная смерть Царя,
чье здоровье казалось железным, стала потрясением не только для
России, но и для всего мира. Из жизни ушел главный арбитр Европы,
гарант ее спокойствия и мира. «Прошло 13 лет Царствования Императора
Александра III, — писал выдающийся русский историк В.О. Ключевский,
— и чем торопливее рука смерти спешила закрыть Его глаза, тем
шире и изумленнее раскрывались глаза Европы на мировое значение
этого недолгого Царствования. Европа признала, что Царь русского
народа был и государем международного мира, и этим признанием подтвердила
историческое призвание России, ибо в России, по ее политической
организации, в воле Царя выражается мысль Его народа, и воля парода
становится мыслью его Царя. Европа признала, что страна, которую
она считала угрозой своей цивилизации, стояла и стоит на ее страже,
понимает, ценит и оберегает союзы не хуже ее творцов».[1]
Русский народ глубоко скорбел по почившему Государю. Император Александр
III принял Россию в годы кровавой смуты, а оставил внешне мирным
и богатеющим государством.
Планы Царя простирались в будущее, он стремился вывести Россию из
тяжелого духовного кризиса, который трагически проявился в событиях
1-го марта 1881 года.
Александр III умер в расцвете лет, не осуществив большинства своих
грандиозных замыслов. Россия была потрясена его смертью. «Все, кому нужна была Россия сильная, были огорчены и понимали,
какую потерю они понесли в лице Императора Александра III» (Генерал
Н.А. Епанчин).[2]
Еще более ею был потрясен 26-летний Наследник Престола, Великий
Князь Николай Александрович, который в одночасье стал Императором
Всероссийским Николаем II. «Боже мой, Боже мой, что за день!
— записал молодой Император в своем дневнике 20 октября. — Господь
отозвал к Себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Папа.
Голова кругом идет, верить не хочется — кажется до того неправдоподобной
ужасная действительность» [3]
Состояние Императора было вызвано не только глубокой сыновней любовью
и преклонением перед государевой мудростью отца, но и тревогой перед
той колоссальной ответственностью за судьбы России, которая так
неожиданно легла на его плечи.
Дело было не столько в возрасте нового Царя (Император Александр
I вступил на Престол 24-х лет от роду, а Император Николай I — 29-ти),
сколько в той внезапности, с какой произошло его воцарение.
Как вспоминал Великий Князь Александр Михайлович, молодой Император
считал себя неготовым к этой тяжелой ноше: «В эту минуту, в первый
и в последний раз в моей жизни, я увидел слезы на его голубых глазах.
Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и
плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что
стал Императором, и это страшное бремя власти давило его. "Сандро,
что я буду делать! — патетически воскликнул он. — Что теперь будет
с Россией? Я еще не подготовлен быть Царем! Я не могу управлять
Империей. Я далее не знаю, как разговаривать с министрами"».[4] Фактически тот же самый смысл содержится и в словах великой
княгини Ольги Александровны, сестры Николая II:
«Даже Алике не могла его успокоить. Он был в отчаянии. Он то и дело
повторял, что не знает, что будет с нами, что он совершенно не подготовлен
управлять Империей. <...> Ив этой неподготовленности Ники
был совершенно неповинен. Он был наделен умом, искренне религиозен
и мужественен, но был совершенным новичком в делах управления. Ники
получил военное образование. Его следовало подготовить к карьере
государственного деятеля, но никто этого не сделал. Повинен в этом
мой отец».[5] Однако говорить о «неопытности» Николая II при вступлении его
на Престол можно лишь условно. Не надо забывать, что, будучи Наследником
Престола, Великий Князь Николай Александрович получил прекрасное,
разностороннее образование, курс которого был рассчитан на 12 лет.
Причем, Император Александр III заменил классические языки основами
минералогии, ботаники, зоологии, анатомии, физиологии, кроме того,
было расширено, по сравнению с гимназическим курсом, изучение политической
истории, французского и немецкого языков, а также английского (английский
язык в то время не являлся обязательным для изучения). Николай II
в совершенстве владел четырьмя языками: родным русским, французским,
английским и немецким. Среди преподавателей будущего Императора
были такие крупнейшие специалисты, как генерал М.И. Драгомиров,
Г.А. Леер, Н.Х. Бунге, К.П. Победоносцев, Н.Н. Обручев и другие.
Император прошел хорошую военную практику во время двух лагерных
сборов в рядах Лейб-гвардии Преображенского полка, двух сезонов
в рядах Лейб-гвардии Гусарского полка и один лагерный сбор в рядах
артиллерии. С 1889 года Великий Князь Николай Александрович принимал
участие в заседаниях Государственного Совета и комитета министров.
В 1891—92 годах он совершил путешествие на Восток, посетив практически
всю Сибирь. С 1892 года Наследник Цесаревич был назначен председателем
комитета Сибирской железной дороги, руководившего строительством
Великого Сибирского пути, и одновременно являлся Председателем комитета
по оказанию помощи населению губерний, пострадавших от неурожая
1891 года.
Таким образом, Император Николай II, к моменту вступления на Престол,
обладал определенными теоретическими познаниями по управлению государством
и армией, имея при этом довольно богатую подготовительную практику.
По свидетельству баронессы С.К. Бухсгевден, «Государь был хорошо
подготовлен к своим обязанностям».[6]
Конечно, это были первоначальные навыки, но они были не такими уж
скромными. Если мы посмотрим на его ближайших предшественников,
то увидим, что, пожалуй, только Император Александр II имел, будучи
Наследником, действительно большой и всесторонний практический опыт
государственного и военного управления. Ни прадед Николая II, Император
Николай I, ни его отец, Император Александр III, будучи Наследниками,
подобного опыта не имели. Тем не менее, они вполне справились со
сложными историческими условиями, в которых им довелось царствовать.
Дело было не в пресловутой «неопытности» Николая II, а в том совершенно
новом, чрезвычайном историческом моменте, при котором Николай II
стал Императором. Легенда о «полной неопытности» Николая II появилась
как защитная реакция тех людей, которые по долгу службы не смогли
справиться с возложенными на них задачами и искали себе оправдание
в личности Царя, в его «неопытности», «слабоволии», «внушаемости»,
«упрямстве», «коварности» и так далее. «Молодой человек, вступающий в жизнь с таким запасом знаний и
обладающий столькими качествами, заслуживает, конечно, всеобщего
признания, как человек выдающийся, одаренный исключителъными природными
способностями и сумевший упорным трудом развить свои таланты, благодаря
наличию целеустремленной воли. Для бесхарактерных людей подобный
уровень недоступен» (Е.Е. Алферьев).[7]
Император Николай II был не только образованным, но и от природы
умным человеком. «Николай II был умным. Он долго обдумывал и
был медлительным в принятии решений, но оценка политической ситуации
была у него быстрой. С.Д. Сазонов и мой отец говорили мне об этом
в связи с иностранной политикой, а П.Л. Барк — в отношении сложных
финансовых советов» (баронесса Бухсгевден).[8] «Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим
существо докладываемых Ему вопросов — все, кто имел с Ним дело,
свидетельствуют об этом в один голос» (С.С. Ольденбург).[9] «Царь схватывал на лету главную суть доклада, понимал иногда
с полуслова, нарочито недосказанное, оценивал все оттенки изложения»
(генерал А.А. Мосолов).[10]
Граф Витте, которого никак нельзя, мягко говоря, назвать доброжелателем
Царя, считал его «человеком далеко не глупым».[11]
При этом Николай II обладал поразительным самообладанием и огромной
работоспособностью. «Его день был распределен по минутам. Свет
в его туалетной зажигался всегда ранее восьми часов утра. Выпив
стакан чаю, выкурив папиросу, он выходил в парк на короткую прогулку
со своими "колибри " (породистые собачки), которые жили
в конурах в саду, им не разрешалось входить внутрь дворца. Император
был очень вынослив; только в самые холодные дни он надевал пальто,
обычно он выходил в военной тужурке <...> После прогулки он
заходил к Императрице, и немного ранее десяти часов начинался его
деловой день. Первый разговор был с гофмаршалом, с которым он просматривал
лист своих обязательств на текущий день. Ровно в десять часов начиналисъ
аудиенции министров. Каждого из них Государь принимал отдельно.
Министры приносили с собой пачки бумаг, которые Государь оставлял
у себя для внимательного чтения. На каждом документе он ставил свои
заметки карандашом и зачастую просиживал до поздней ночи, чтобы
ознакомиться со всеми бумагами. Его работа в течение Царствования
все время увеличивалась, так как появлялись новые министерства и
департаменты» (баронесса Бухсгевден).[12]
«Помазанник Божий, Царь держался сознательно и систематически высот,
куда не мог проникнуть простой смертный. Многим ли известен следующий
значительный факт: Всероссийский Император никогда не имел частного
секретаря. Он был до такой степени педантичен в исполнении своих
обязанностей, что сам ставил печати на свои письма» (А.А. Мосолов)[13]
«Аккуратность его была неимоверная. <...> Ни одна бумага у
него не затерялась. <...> Чтобы знать жизнь в полках, он ежедневно
читал приказы по Преображенскому полку и объяснял мне, что читает
их ежедневно, так как стоит лишь пропустить несколько дней, как
избалуешься и перестанешь их читать. Он интересовался состоянием
шефских частей, читал их месячные рапорты. Он находил время читать
"Русский Инвалид "и "Тайме", часто заглядывал
в "Разведчика ", и у него всегда были на столе "Новое
время " и "Гражданин "» (военный министр А.Ф.
Редигер).[14]
Император Николай II был чрезвычайно воспитанным и владеющим собою
человеком. «Отличительные черты Николая II заключаются в том, что
он человек очень добрый и чрезвычайно воспитанный. Я могу сказать,
что я в своей жизни не встречал человека более воспитанного, нежели
ныне царствующий Император Николай II» (С.Ю. Витте) [15]
Об этом же пишет и генерал Мосолов: «Царь был не только вежлив,
но даже предупредителен и ласков со всеми теми, кто приходил с ним
в соприкосновение. Он никогда не обращал внимания на возраст, должность
или социальное положение того лица, с которым говорил. Как для министра,
так и для последнего камергера, у Царя было ровное и вежливое обращение».[16]
При этом Николай II постоянно самосовершенствовался. «От Своих
наставников Он знал, что воспитание не заканчивается в юношеском
возрасте, что для того, чтобы успешно пройти свой жизненный путь,
необходимо продолжать постоянно работать над собой и что борьба
с недостатками и развитие природных талантов есть нравственный долг
каждого человека. Он добросовестно следовал этим мудрым наставлениям.
Однажды, много лет спустя, уже в зрелом возрасте, в беседе с одним
из приближенных, когда разговор коснулся свойственной некоторым
людям раздражительности, Государь, слегка улыбнувшись, сказал: "О,
эту черточку я уже давно подавил в себе"» (Е.Е. Алферьев).
[17]
Император Николай II был чрезвычайно любезен, доброжелателен и прост
в общении. Эти качества создавали на первых порах, у людей его мало
знавших, иллюзию мягкости и доступности. Но это была ошибка. А.А.
Вырубова вспоминала: « Сколько раз я видела Государя, а во время
путешествий и в Ливадии я видела его целыми днями, я никогда за
двенадцать лет не могла настолько привыкнуть, чтобы не замечать
его присутствия. В нем было что-то такое, что заставляло никогда
не забывать, что он Царь, несмотря на его скромность и ласковое
обращение. <...> Несмотря на доброту Государя, Великие Князья
его побаивались».[18] «Простой в обращении, безо всякой аффектации, он имел врожденное
достоинство, которое никогда не позволяло забывать, кто он»
(Баронесса Бухсгевден).[19]
А.Ф. Редигер вспоминал: «В обращении Государь был до того прост
и любезен, что, не зная его, легко можно было впасть в ошибку. Такую
ошибку я сделал при одном из первых моих докладов; по окончании
его он мне сказал: "Вот еще несколько просьб". По его
тону я думал, что он мне хочет приказать что-либо, но облекает это
в такую мягкую форму, и с готовностью ответил: "Прикажите ".
На его лице появилась полуулыбка, он мне передал несколько поступивших
к нему прошений, — и я увидел, что дал маху, но не подал виду. При
следующем докладе происходит то же, но я тем же тоном спросил: "Прикажите
что-либо?" Он мне ответил, что нет, что он мне лишь передает
на рассмотрение, но мне показалось, что он был доволен таким разъяснением
недоразумения». [20]
Император Николай II был скрытным человеком — в том смысле, что
его внутренний духовный мир был закрыт для постороннего взора. Недаром
генерал А.А. Игнатьев называл его «сфинксом», а генерал Ю.Н. Данилов
«очень сложной натурой, разгадать и описать которую еще никому
не удалось».
«В нем не было ни честолюбия, ни тщеславия, а проявлялась огромная
нравственная выдержка, которая могла казаться людям, не знающим
его, равнодушием. С другой стороны, он был настолько скрытен, что
многие считали его неискренним» (А.А. Вырубова).[21]
Эта скрытность проявлялась у Царя даже в мелочах. Старший офицер
Императорской яхты «Штандарт» Н.П. Саблин писал в своих воспоминаниях:
«Кроме у помянутых портсигаров, кои у Государя менялись, и были
один лучше другого (но никогда Государь не оставлял портсигара на
столе, чтобы можно было видеть, что на нем написано), Государь имел
золотые часы с короткой цепочкой и с какой-то медалью, которую тоже
никогда никто из нас не мог рассмотреть поближе».[22]
Император Николай II был лишен всякого рода позерства, неискренности
или фальши. Он был прост, но это была простота высшего порядка.
Флигель-адъютант Николая II генерал А. Мордвинов писал: «В обаятельной,
естественной простоте Государя сказывалось то настоящее русское
величие, которое не нуждается ни в особо рассчитанных красивых словах,
ни в показных поступках или жестах, но которое, тем не менее, было
способно притягивать к себе непредубежденную народную массу».[23]
Анна Вырубова вспоминала, как во время ее пребывания в Гамбурге,
где она ухаживала за проходившим там лечение больным отцом, туда
приехал с частным визитом Император с двумя дочерьми: «Раз как-то
приехал в Гамбург Государь с двумя старшими Великими Княжнами; дали
знать, чтобы я их встретила. Мы более часу гуляли по городу. <...>
Идя переулком по направлению к парку, мы столкнулись с почтовым
экипажем, с которого неожиданно свалился на мостовую ящик. Государь
сейчас же сошел с панели, поднял с дороги тяжелый ящик и подал почтовому
служащему; тот его едва поблагодарил. На мое замечание, зачем он
беспокоится, Государь ответил: "Чем выше человек, тем скорее
он должен помогать всем и никогда в обращении не напоминать своего
положения; такими должны быть и мои дети!"».[24]
Простота Николая II проявлялась и во внешних деталях. Император
не носил никаких ювелирных украшений, кроме кольца с сапфиром, подаренного
ему Императрицей Александрой Феодоровной, когда она была еще его
невестой — принцессой Алисой Гессенской. «Государь носил вместе
с обручальным кольцом только крупный сапфир. При купании мы видели
на простой цепочке из круглых колечек гладкий крестильный крест.
Никаких ключей, амулетов, бумажников, спичечниц у Государя не было,
закуривал он от фитиля в портсигарах, который зажигался не то от
трения, не то от какого-то приспособления» (Н.П. Саблин).[25]
Николай II был застенчивым человеком, и сам, в письмах к Императрице,
называл эту застенчивость «проклятой». Именно эта застенчивость
давала впоследствии повод людям, не знавшим Государя, обвинять его
в недалекости и некомпетентности.
Николай II строго придерживался кодекса чести. Баронесса Бухсгевден
говорила про него, что «Государя Императора Николая II можно
было назвать благороднейшим рыцарем в лучшем смысле этого слова:
щедрый, великодушный, пренебрегающий какими-либо мелкими личными
интересами, настоящий Grand Seigneur. "Наиболее совершенный
джентльмен, которого я когда-либо встречал " — сказал однажды
мой английский друг о Государе, которого он хорошо знал. Это было
совершенно верное определение».[26]
Поэтому Николай II не переносил любую душевную нечистоплотность,
любую ложь и фальшь. Как писал флигель-адъютант Царя С.С. Фабрицкий:
«Его Величество не любил фальшивых людей, льстецов, прислуживающихся
и вообще не допускал возможности лгать, так как сам абсолютно не
был способен на какую-либо малейшую фальшь или ложь. Люди резкие,
мнящие о себе много, думающие спасать Родину грубой, резкой правдой,
весьма односторонней и подозрительной, получающие холодный отпор
от Государя на свои неуместные и бестактные выходки или выступления,
имели потом дерзость распускать слухи о нелюбви Государя к правде».[27]
Личность Императора Николая II производила на тех, кто с ним общался,
большое впечатление. Оно не было связано с ощущением силы и величия,
исходивших от высоких и статных фигур Николая I, Александра II и
Александра III. Напротив, Николай II был невысокого роста, и в его
внешности не было ничего броского. Но в нем была какая-то огромная
внутренняя сила, такое обаяние личности, перед которым склонялись
и друзья, и враги. Особенное впечатление производили на окружающих
глаза Государя. «О, этот взгляд! Вовек не забыть мне его! 5-го
мая 1904 года Государь Николай Александрович — проездом через Мценск
— по направлению к Орлу, Курску и другим городам юга России, в которых
он благословлял войска на поход против Японии, и принимал на платформе
Мценского вокзала депутацию Мценского дворянства. В составе депутации
был и я. <... > Тут я имел радость, более того, восторг, видеть
глаза Государя. Передать их выражение ни словами, ни кистью невозможно»
(С.А. Нилус).[28] «И до чего же был обаятелен наш Государь Император Николай II!
Оба раза, когда мне пришлось, и довольно подолгу, с ним разговаривать,
это обаяние его, простота, ласковый взгляд незабываемых серых глаз
меня завораживали и оставили память на всю жизнь. Очень многое было
в этом взгляде: и желание довериться, поверить до дна говорящему
с ним, и печаль, некая тревога при кажущемся достойном спокойствии
быть на страже, не сделать "гафа ", и отнестись просто
к человеку — все это чувствовалось в этом прекрасном, благородном,
гонимом, задерганном Государе, которого, казалось, не только заподозрить
в чем-либо плохом, но и обидеть чем бы то ни было, было бы преступлением,
когда ему и так было тяжело от тяжести Мономаховой шапки» (Князь
Сергей Щербатов)[29]
А.А. Вырубова писала: «Люди, предубежденные против него, и те
при первом взгляде Государя чувствовали присутствие Царя и бывали
сразу им очарованы. Помню прием в Ливадии земских деятелей Таврической
губернии: как двое из них до прихода Государя подчеркивали свое
неуважение к моменту, хихикали, перешептывались, — и как они вытянулись,
когда подошел к ним Государь, а уходя, расплакались. Говорили, что
и рука злодеев не подымалась, против него, когда они становились
лицом к лицу перед Государем».[30]
Одним из самых распространенных мифов является миф о «слабоволии
Николая II». Этот миф базируется на абсолютно нелепом представлении
«о воле» как об обязательно насильственном, резком и жестоком образе
действий. Между тем, как раз подобные черты часто присущи людям
слабовольным, прячущим за внешними «волевыми» поступками неспособность
к проведению своих решений иными методами. Нечего говорить, что
исключительно волевые решения далеко не всегда отвечают интересам
дела и тем более далеко не всегда справедливы. Конечно, иногда жесткий
волевой поступок государственного деятеля полностью оправдан и необходим.
Но в проведении каждодневной государственной политики постоянные
«волевые» решения, «сотрясания кулаком» приводят только к издерганности
и страху государственного аппарата и общества. Какой-то период,
как временное вынужденное явление, такая система может давать результаты,
но когда она становится основой жизнедеятельности государства, ее
результатом всегда будет последующая катастрофа.
Несомненно, Император Николай II обладал сильной волей. «Государь
имел также упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов.
Он не забывал их, постоянно к ним возвращался, и зачастую, в конце
концов, добивался своего. Иное мнение было широко распространено
потому, что у Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка.
Воля Его была подобна не громовому удару, она проявлялась не взрывами
и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег
ручья с горной высоты к равнине океана: он огибает препятствия,
отклоняется в сторону, но в конце концов, с неизменным постоянством,
близится к своей цели» (С.С. Ольденбург).[31] «Достаточно вспомнить общеизвестные факты, сопоставить достоверные
показания и задуматься над непомерной тяжестью монаршего служения,
огромной ответственностью, нравственными испытаниями, мучительной
душевной трагедией Государя, вызванной болезнью Наследника и, наконец,
всеми переживаниями в годы войны и революции, закончившимися мученическим
восходом на Голгофу, чтобы понять, что пройти этот тягостный жизненный
путь с таким достоинством и смирением, как прошел его Государь Император
Николай Александрович, мог лишь человек, обладавший не только исключительно
сильной волей, но и несравненно более ценным Божьим даром — необыкновенной
духовной силой, возвысившейся до святости» (Е.Е. Алферьев).[32]
Его воля, как ни странно это звучит, проявлялась именно в том, что
он, в проведении глубоких государственных преобразований, не проявлял
ту самую внешнюю «волю», о которой мы говорили выше, хотя совершенно
свободно мог это делать и многое его на это толкало. А то, что Царь
отнюдь не был интеллигентом-всепрощенцем и ему была присуща, в том
числе, и воля «внешняя», мы увидим ниже, когда будем говорить о
его роли в подавлении революционной смуты. Но, пресекая преступления
террористов, Император никогда не переносил действия военного времени
на решение внутриполитических вопросов управления. Он хорошо понимал,
что Россия переживает такой период своей истории, когда одними репрессиями
и насилием не только ничего не решишь, но и можешь, напротив, сделать
невозможным процесс преобразований, порвать тонкую нить согласия
в обществе и тем самым толкнуть страну в пропасть анархии. Об этом
хорошо сказал отец Александр Шаргунов: «Нам иногда кажется, что
в активности проявляются воля, характер человека. Но требуется несравненно
большее мужество, чтобы тот, кто "не напрасно носит меч",
принял повеление Божие "не противиться злому", когда Бог
открывает, что иного пути нет. А политик, которым движет только
инстинкт власти и жажда ее сохранить, во что бы то ни стало, по
природе очень слабый человек».[33] «Сильная воля — это свойство, присущее не всякому. Оно — чисто
органическое, как и физическая сила, и, конечно, как и эта последняя,
не предполагает непременно и нравственных качеств. Всякий знает,
что можно быть ограниченным, злым и преступным и обладать выдающейся
силой воли» (А.А. Мордвинов).[34]
Таким образом, воля Императора Николая II, как и вся его жизнь,
христоподражательна. Вспомним текст Евангелия, когда Спасителя предают
в руки стражи, когда апостол Петр пытается его спасти, защищая мечом.
«Но Иисус сказал Петру: вложи меч в ножны; неужели Мне не пить
чаши, которую дал Мне Отец?» (Ин. 18-11).
Следуя за Спасителем, Государь испил свою чашу до конца. Проявление
же с его стороны «воли», в ее человеческом понимании, только бы
помешало исполнению воли Божьей. Постоянно смирять себя, наперекор
всему и вся защищать Россию, покоряться Высшему Промыслу, и в тоже
время управлять государством, вникая во все стороны его жизни, хпроводить
преобразования, руководить вооруженными силами, трудиться сутками
на благо страны и народа, под тяжестью клеветы, злословия, непонимания
и вражды — это ли не мученичество на Престоле? Полковник Месснер
писал: «Он был Мучеником, был Великомучеником с первого дня Царствования
(с Ходынки) и до последнего дня (отречение во Пскове). Каково величие
души: царствовать в сознании обреченности и под мученичеством безнадежности
выполнять свой царский долг, нести бремя державности! Пусть упрекают
Государя люди, не способные оценить подвиг мученичества на Троне,
подвиг, совершавшийся на протяжении двадцати и двух лет. Мы же благоговейно
склоняем головы перед этим подвигом, перед Царским подвижничеством,
перед красотой державности Императора Николая Александровича».[35]
Император Николай II был глубоко верующим православным человеком.
Его вера заключалась во всеобъемлющей любви ко Христу и всецелом
уповании на Его волю. Именно эта вера поддерживала Царя в самые
тяжелые моменты его жизни и помогла в страшный час смерти. Отношение
Николая II к Спасителю с самого детства отличалось особенным чувством
глубокой любви, уже в те годы достаточно редкой среди образованного
общества. Участник детских игр Государя В.К. Олленгрен вспоминал:
«В пятницу был вынос Плащаницы, на котором мы обязательно присутствовали.
Чин выноса, торжественный и скорбный, поражал воображение Ники,
он на весь день делался скорбным и подавленным и все просил маму
рассказывать, как злые первосвященники замучили доброго Спасителя.
Глазенки его наливались слезами, и он часто говаривал, сжимая кулаки:
"Эх, не было меня тогда там, я бы им показал!" И ночью,
оставшись одни в опочивальне, мы втроем разрабатывали план спасения
Христа. Особенно Ники ненавидел Пилата, который мог спасти Его и
не спас. Помню, я уже задремал, когда к моей постельке подошел Ники
и, плача, скорбно сказал: "Мне жалко, жалко Боженьку. За что
они Его так больно?" И до сих пор я не могу забыть его больших
возбужденных глаз».[36]
Мог ли тогда вообразить этот добрый мальчик, что в его жизни будут
свои первосвященники, свои пилаты, свой Крест, своя Голгофа? Но
уже тогда, в юности, он записал в своем дневнике: «Все в воле
Божьей. Уповаю на Его милосердие и спокойно, покорно смотрю в будущее».[37]
«Вот слова Императора Николая Александровича, — восклицает
А.А. Мордвинов, — написанные им в самые ранние юношеские годы
и повторявшиеся неизменно во всех случаях его жизни. В них лучше
всего сказывается его мировоззрение и причины, столь сближавшие
Царя с громадным большинством его не лукавомудрствующих подданных,
так как эти же самые слова повторял постоянно и его великий, верующий
православный народ».[38]
Величие русского Царя, по глубокому убеждению Императора Николая
II, заключалось не в войнах и победах, не в реформах и законодательстве,
не в богатстве и славе. Оно заключалось в служении Христу и России.
России не только сегодняшней, земной и материальной, но и России
духовной — России будущего века. Спасти христианскую душу России
для вечности — вот одна из главнейших задач Государя. Только поверхностный
и схоластический, материалистический ум назовет эту задачу химерической.
Православный же человек поймет и преклонится перед ее неземным величием.
«Заслуга Государя Николая II в том, что он осуществил смысл истории
как тайны воли Божьей» (Протоиерей Александр Шаргунов).[39]
Эта воля указывала Царю оставаться верным христианской миссии России,
ее народа; оставаться верным, вопреки и наперекор всему, и Царь
был ей верен до конца. Его личная жизнь была жизнью благочестивого
христианина, и такой же была его государственная политика. «Для
Николая II не было разницы между исполнением личного христианского
долга и служением Государя».[40]
Император Николай II был цельной натурой. «Доподлинно известно,
что он всегда начинал и заканчивал свой день молитвою. В великие
церковные празднества он всегда приобщался, причем смешивался с
народом, приступавшим к великому Таинству, как это было при открытии
мощей преподобного Серафима. Он был образцом целомудрия и главой
образцовой православной семьи, воспитывал своих детей в готовности
служить русскому народу и строго подготовлял их к предстоящему труду
и подвигу. Он был глубоко внимателен к нуждам своих подданных и
хотел ярко и близко представить себе их труд и служение...»
(Архимандрит Константин (Зайцев).[41]
Глубокая вера не мешала Императору оставаться веротерпимым человеком
в лучшем, православном смысле этого слова. Все народы его Империи,
независимо от их веры, были ему близки. Николай II прекратил гонения
на старообрядцев, принимал депутации представителей мусульманского,
буддистского и иудейского духовенств, живо вникал в нужды иноверческого
населения. «Важно то, что Русский Государь воспринимался носителями традиционного
мировоззрения, независимо от их конфессиональной принадлежности,
как полностью соответствующий определенным , священным понятиям
Миродержец. В 1908 году Государю Николаю II от Бакши буддистов-калмыков
Дона была поднесена драгоценная мандола. <...> Уникальность
этого дара состояла не только в его ценности, но и в духовной мотивации
этого дарения, как ритуального подношения бесконечно почитаемому
Царю, покровительствующему буддизму. <...> Накануне и во время
первой мировой войны на Русского Царя с надеждой смотрели представители
всех традиционных религиозных меньшинств на Востоке: иранские зороастрийцы,
члены древнехристианских церквей, и несториане, и монофизиты. С
Русской Церковью мечтали соединиться христиане св. Фомы в Индии.
Дело в том, что феномен Русской Монархии сверхэтичен и сверхисторичен»
(историк С. Илюшин).[42]
Один палестинский араб-мусульманин, уже после свержения и убийства
Царя, говорил одному русскому: «Не думайте, что русский Царь
был только русский. Нет, он был также и арабский. Царь — всемогущий
покровитель и защитник Православного Востока. Пока Он жил, миллионы
арабов жили в мире и безопасности».[43] «Православный человек, с которым соприкасаются иные народы, носит
в себе нечто, для всех духовно привлекательное, он духовно чуткий
человек. В этой сущности Православия и православного человека и
лежит основа русского империализма и умения присоединять к себе
народы, не калеча их. Инородцы иногда, может быть, даже больше русских
любили их идеалы, например, идею Белого Царя, идею, конечно, чисто
святорусскую» (П.С. Лопухин).[44]
При вступлении на Престол Николаю II были направлены сотни поздравлений
от религиозных организаций не только России, но и всего мира. Среди
них пророческой оказалось поздравление американской религиозной
организации «Орден тернового венца», которая прислала Царю знак
их ордена: крест, увитый терниями.
Предыдущая
часть 
