Дети росли, наблюдая не только безграничную родительскую любовь друг к другу, но и правильные, евангельские взаимоотношения между мужем и женой. Те, кто знаком с жизнью царственных мучеников поверхностно, на основании советских источников, читая эти строки, наверняка удивится и поморщится: «Да ведь всем известно, что в этой семье не жена боялась мужа, а наоборот». И окажется не прав.
О том, насколько ее величеству был чужд дух эмансипации, свидетельствуют хотя бы такие ее строки: «Ему (великому князю Михаилу. — М. К.) следовало бы больше помогать тебе, его единственному брату, которому так нужна помощь.
Жена, как бы дорога она ни была, никогда не сможет стать таким помощником: у нее не так устроен мозг, хоть и хотелось бы, чтобы это было иначе. О, когда у нее такой муж, как у меня... Благодарю Бога за такого мужа» (письмо императрицы Александры Феодоровны к государю Николаю от 26 июня 1904 года).
Обратим внимание на последние две фразы. Опираясь на них, хотелось бы заступиться за современных несчастных «эмансипированных» женщин, ставших таковыми из-за слабости, безволия и эгоизма иных мужчин.
Государыня Александра Феодоровна могла соответствовать идеалу евангельской супруги, потому что муж ее полностью соответствовал идеалу евангельского супруга.
Анна Танеева (Вырубова), близкая подруга императрицы, вспоминала: «Какой бы монотонной ни казалась жизнь императора и его семьи, она была полна безоблачного счастья.
Никогда за все двенадцать лет моего общения с ними между императором и императрицей не приходилось мне слышать ни одного сказанного с раздражением слова, видеть ни одного сердитого взгляда.
Для него она всегда была “солнышко” или “родная”, и он входил в ее комнату, задрапированную розовато-лиловым, как входят в обитель отдыха и покоя.
Все заботы и политические дела оставлялись за порогом, и нам никогда не разрешалось говорить на эти темы, императрица же держала свои тревоги при себе.
Она никогда не поддавалась искушению поделиться с ним своими треволнениями, рассказать о глупых и злобных интригах своих фрейлин или даже о более мелких заботах, касающихся образования и воспитания детей. “Ему надо думать обо всем народе”, — часто говорила мне она».
Здесь мы видим замечательную расстановку акцентов. Обязанности распределены классически. Муж — глава, в данном случае глава целого государства, с мужской выдержкой и внутренней силой несущий на себе колоссальные заботы.
Его дом — семейный очаг, приют покоя и отдохновения. Жена — любимое «солнышко», согревающее его своими лучами, все усилия прилагающая к тому, чтобы обеспечить настоящий покой и отдых уставшему супругу. При этом она же единолично руководит всеми домашними делами.
С этой женщиной — данной Богом супругой — нельзя быть раздражительным и мрачным, нельзя обременять ее своими тревогами, нельзя позволить даже ни единого сердитого взгляда. Жена — немощнейший сосуд, подруга, которую надо греть и питать, как собственную плоть.
Но у мужа и жены, конечно, есть и общие трудности, которые они переносят, ободряя и укрепляя друг друга: «Заботы о здоровье Алексея Николаевича они несли вместе». Естественный плод всего, о чем было выше сказано: «Дети буквально боготворили родителей» (А. А. Танеева).
По библейскому определению, жена — не рабыня, а помощница мужу. Таковой была и Александра Феодоровна, всегда бывшая «за мужем», никогда — впереди.
В конце 1914 года царь Николай II отбыл на фронт, чтобы лично руководить армией, деморализованной большими потерями. Отделенный от внутренних дел в стране, он нуждался в свежей информации и советах из Санкт-Петербурга. Он все чаще обращался за помощью к августейшей супруге, просил ее быть его глазами и ушами в столице. «На тебе лежит сохранение мира и согласия между министрами — этим ты оказываешь большую услугу и мне и стране», — говорил он.
«Сознавая свою неопытность в государственных делах, императрица Александра Феодоровна сначала писала неуверенно, потом, одобряемая мужем, с большой инициативой. Ее советы неизменно основывались на ее твердой вере в самодержавие, и она часто поощряла царя больше использовать свою монаршую власть...» — читаем мы в книге «Александра Феодоровна Романова. Дневниковые записи, переписка».
Еще современники государя, лично его знавшие, пытались развенчать миф о том, что императрица «подавляла волю» «слабого» супруга. Флигель-адъютант А. Мордвинов вспоминал: «Мне лично, имевшему радость находиться довольно часто и подолгу в интимной обстановке царской семьи, ни разу не приходилось слышать, чтобы ее величество “диктовала свою волю” государю, и, наоборот, я не раз бывал свидетелем того, что, несмотря на многократные просьбы и настояния императрицы по совершенно незначительным делам, далеким от государственных, исполнить которые было легко, его величество оставался тверд в принятых решениях. Вспоминаю, как незадолго до революции, когда, по убеждению всех, “никогда влияние императрицы не было так сильно”, ее величество на основании ходатайства чинов ее санитарного поезда просила государя дать разрешение всем гражданским чинам, соприкасавшимся с военной обстановкой, “лишь доносить” их походное обмундирование, превращенное ими совершенно в форму офицеров действующей армии, что вызывало давно не только недоразумения, но и естественное негодование в войсках.
Я помню, что государыня днем и в течение вечера несколько раз обращалась к его величеству с этой очень настойчивой просьбой, ссылаясь на многие доводы, но государь со все возрастающей категоричностью наотрез отклонил все ее настояния.
Появившиеся в иностранной печати интимные письма императрицы к государю не разбивают, а скорее подтверждают сложившееся у меня в этом отношении убеждение. В них сказывается не “всесильная госпожа воли государя”, не “властная соправительница императора”, а лишь беспредельно любящая мать и жена, силящаяся по мере возможности помочь своему мужу в повседневных трудах, предупреждая о кажущихся ей интригах и опасностях, волнующаяся, как всякая русская женщина, за исход войны и за судьбу своей хотя и второй, но крепко любимой родины.
В своих печалованиях и опасениях она, как самый близкий человек, естественно, не может удержаться и от советов, кажущихся ей наиболее благоразумными и необходимыми, но во скольких письмах чувствуется и горечь, что ее предупреждений обыкновенно не слушались, и высказывается опасение, что ее советам не будут следовать и впредь.
Быть может, она была “мятущаяся” душа, но была мятущейся в хорошем смысле этого слова, где нет удовлетворения мелочными стремлениями обыденной жизни и где более высоким проблемам человеческого духа отводится главное значение».
Об этом же пишет и современный исследователь жизни и правления императора Николая И Олег Платонов в предисловии к переписке царственной четы:
«Долгое время принято было считать, что царь подчинял свою волю воле царицы — мол, она обладала более твердым характером, духовно руководила им. Это неправильный и очень поверхностный взгляд на их взаимоотношения. Можно привести множество примеров, в их письмах они встречаются часто, как государь неуклонно проводил свою волю, если чувствовал ее правильность. Но его можно было убедить отменить свое решение, если он обнаруживал свою ошибку и справедливость решений царицы. Государыня не давила на супруга, а действовала убеждением. И если она чем-то и влияла на него, то добротой и любовью. Царь был очень отзывчив на эти чувства, так как среди многих родственников и придворных он чаще всего ощущал фальшь и обман. Читая царские письма, мы еще раз убеждаемся, с какой настойчивостью Николай проводил свои планы и отвергал предложения любимой жены, если считал их ошибочными».
Такие отношения любви-дружбы супругов, их взаимной поддержки при бесспорном авторитете отца были созвучны религиозным убеждениям императрицы и прививались ею детям.
Вот как рассуждал об этом М. К. Дитерихс «Рассказы приближенных и прислуги, окружавших царскую семью в период ее ареста, показания свидетелей охраны и комендатуры в различные периоды заключения семьи в Царском Селе, Тобольске и Екатеринбурге позволяют обрисовать общие, основные, характерные черты, присущие как всей семье в целом, так и отдельным ее членам, в достаточной степени точности, своеобразности и определенности. Возвращение отца живым и объединение всей семьи вместе под одной кровлей было громадным нравственным и духовным утешением для всех ее членов в эти исключительно трагические дни их жизни и не могло не вызвать прежде всего радостного чувства, что их не разлучат и предоставят им во взаимной поддержке друг друга проявить любовь и силы, чтобы смягчить горячо любимому отцу и мужу его тяжелые душевные переживания и за текущие события, и за будущность дорогой для них всех великой Родины. В этом отношении примером самоотвержения, преданности и заботы о государе являлась жена и мать. Она сумела передать и воспитать в детях те же высокие чувства, сосредоточившие внимание и почитание семьи на отце, несмотря на то что по силе воли и характера внутренней руководительницей жизни и быта, и семейного очага оставалась матерью.
...Когда кто-нибудь из детей обращался к матери по вопросам, касавшимся воспитания, образования или отношений внешнего свойства, она всегда отвечала: “Я поговорю с отцом”. Когда к отцу обращались с вопросом того или другого внутреннего или хозяйственного распорядка или с вопросом, касавшимся всей семьи, он неизменно отвечал: “Как жена. Я поговорю с ней”. Оба поддерживали авторитет друг друга, и оба по вере сознательно проводили идею “единой плоти и единого духа”».
Следовательно, в души детей уже были заронены семена для благодатного прорастания на ниве добрых семейных отношений, хотя по Божию Промыслу этому и не удалось осуществиться.
Предыдущая
часть
