Мы
уже говорили о том, что государь безусловно воспринимался супругой
и детьми как глава семьи. Этому во многом способствовали его необыкновенная
выдержка и сила воли - качества, о которых едва ли не слово в слово
рассказывают все более или менее близко знавшие государя.
«Тщательно скрываемая
болезнь наследника объясняет многое в жизни императорской четы,
- пишет баронесса Софи Бухсгевден о трагедии царской семьи - наследственном
заболевании царевича Алексея гемофилией. - Они всегда надеялись,
что будет найдено какое-нибудь средство для лечения недуга. Это
было тяжким испытанием - постоянное беспокойство за жизнь любимого
ребенка, которое вдобавок они должны были скрывать и даже улыбаться.
Умение владеть собой у государя помогало ему в этом. Сдержанность
была второй его натурой. Многие спрашивали: отдавал ли он полностью
себе отчет в трагичности некоторых событий - настолько спокойно
было его отношение, настолько скрытно было выражение его лица. На
самом деле это была маска».
«В своих основных,
главных, крепко им продуманных и выношенных убеждениях он не сомневался
никогда, - писал флигель-адъютант Мордвинов. - Сомнения вызывали
лишь подробности тех путей, которыми он стремился возможно лучше,
без особых потрясений подойти к намеченной цели.
В глубине это была
душа нежная и чувствительная, хотя он делал все, чтобы скрывать
свои порывы и не давать им вырваться наружу. Наивность, жар, горячее
убеждение других - все это в его глазах, вероятно, казалось "странным"
знаком чрезмерной уверенности в себе, чего он так не любил.
Он был деликатен
чрезвычайно, даже до утонченности, и умел, как никто, ценить искренность
и, как никто, умел хранить в себе тайну, доверенную ему в порыве
искреннего чувства другими, но своими, собственными тайнами ему
было трудно делиться из чувства все той же утонченной деликатности,
но не недоверия...»
Историк Ольленбург
отмечал, что «у государя поверх железной руки была бархатная перчатка.
Воля его была подобна не громовому удару. Она проявлялась не взрывами
и бурными столкновениями».
Юлия Ден, подруга
императрицы, писала: «Николая II упрекали за слабоволие, но люди
были далеки от истины. Ее величество, которая была в курсе всего,
что говорится о государе и о ней самой, очень переживала из-за ложных
наветов на императора.
- Его обвиняют в
слабоволии, - сказала она как-то с горечью. - Как же плохо люди
знают своего царя! Он сильный, а не слабый. Уверяю вас, Лили, громадного
напряжения воли стоит ему подавлять в себе вспышки гнева, присущие
всем Романовым. Он преодолел непреодолимое: научился владеть собой,
и за это его называют слабовольным. Люди забывают, что самый великий
победитель - это тот, кто побеждает самого себя...
А Ее величество
клеймили за то, что она якобы оказывала вредное влияние на государя,
и этому вредному влиянию предписывали все беды, выпавшие на долю
России.Но ее влияние ничем не отличалось от влияния на своего мужа
любой любящей женщины.
Главным для себя
лицом ее величество считала государя императора. Только и было слышно
от нее: "Как угодно Его Величеству, "Так сказал Его Величество",
она была очень нежна с ним. Материнское чувство ее проявилось даже
в любви к своему супругу. Государыня очень заботилась об императоре.
Как супруги, они составляли одно целое. И стремились к простому
человеческому счастью»
Однажды С. Д. Сазонов
(министр иностранных дел) высказал свое удивление по поводу спокойной
реакции императора в отношении малопривлекательного в нравственном
отношении человека, отсутствия всякого личного раздражения к нему.
И вот что сказал ему император: "Эту струну личного раздражения
мне удалось уже давно заставить в себе совершенно замолкнуть. Раздражительностью
ничему не поможешь, да к тому же от меня резкое слово звучало бы
обиднее, чем от кого-нибудь другого"» (Из книги Олега Платонова
«Император Николай II в секретной переписке»).
Таким выдержанным
и волевым был Николай Александрович и в отношениях с семьей. Вспомним,
как восхищалась подруга императрицы Анна Танеева тем, что царь не
позволял себе ни одного раздражительного слова, ни единого угрюмого
или сердитого взгляда. Строгость к детям государь применял-таки
по мере необходимости, но одного его со властью сказанного слова,
а иногда и сурового отеческого взгляда было достаточно, чтобы утихомирить
не в меру распилившихся детей. Они боялись отца самым лучшим и воистину
святым видом страха - страхом любви.
Предыдущая
часть
